В программе Île Thélème Ensemble музыка движется от ностальгии к меланхолии, от перебирания любимых артефактов из заветной шкатулки к пронзительной красоте, не воспроизводящей ничего, что вызывало бы стремление вернуться назад.

Взросление — это второе рождение. Представьте, что между приливами и отливами бытия находится отмель, на которой - как мы узнаем позже - мы видим себя умирающими. Так говорит композитор Сальваторе Шаррино о своей пьесе Melencolia I (1980), признаваясь, что она стала нулевой точкой для обновления его стиля. Название пьеса получила благодаря знаменитой гравюре Дюрера, причудливой смеси различных аллегорических образов. Шаррино использует в своей пьесе цитату из джазовой песни Джорджа Кармайкла Stardust (1945). Аккорды песни повторяются и повисают в пустоте, все больше удаляясь друг от друга и никак не складываясь в единство, как предметы у Дюрера.
Пустота - главный герой ещё одной пьесы программы, «Ностальгии» (1987) Тору Такемицу для струнного оркестра. Заядлый киноман Такемицу (говорят, он смотрел по фильму каждый день, а кроме того сам создал множество кинопартитур) посвятил свое сочинение памяти Андрея Тарковского. В «Ностальгии» Тарковского звуки текущей и капающей воды играют едва ли не большую роль, чем музыка Верди и Бетховена, создавая острое ощущение метаморфоз пространства. В пьесе Такемицу паузы то и дело прерывают развитие, а кантилена струнных словно постепенно покрывается следами, которые оставляет время (или капли дождя на оконном стекле): шорохи, искажения, наползающий на мелодию акустический блюр.

В пьесе Петериса Васкса Pianissimo (1978) развитие идет иным путем, звук словно шаг за шагом высвобождается из дрожащего тремоло и в конце превращается в вокальную мелодию, которая теряется в пространстве (ее автор предписывает исполнять самому виолончелисту). Композитор говорил, что больше всего любит писать для разных инструментов сольные монологи: Ты один на один со своей музыкальной идеей, без оркестра, без фортепиано, без электроники. Я использую все, что можно вытащить из одного инструмента.

Название ещё одного меланхолического инструментального монолога - пьесы Леры Ауэрбах Speak, Memory (2010) — заимствовано из мемуаров Набокова, заполнения пронумерованных пустот памяти, как говорил писатель. В музыке пьесы слышатся то ледяная отстраненная красота тем Прокофьева, то фрагменты клезмерской мелодии, словно все воспоминания о детстве, скрипке и программе музыкальной школы перемешались с ещё не сложившимся «сейчас».

В вокальный цикл Мориса Равеля «Две еврейские мелодии» (1914) вошли обработки двух напевов, созданные композитором на пороге Первой Мировой. Первая — «Каддиш», возвышенная заупокойная молитва на арамейском (текст ее одновременно и хвалебный, и благодарственный: Да возвеличится и освятится великое Имя Его в мире, сотворенном по воле Его). Вторая — песенка на идише «Старый вопрос» (у Равеля - «Вечная загадка»):
Мир задает старый вопрос:
Тра-ла-тра-ла-ла-ла-ла
Мы отвечаем:
Тра ла ла...
Если ответа нет:
Тра ла ла...
Мир задает старый вопрос:
Тра ла ла...
Аккомпанемент «Каддиша» предельно минималистичен, в нем лишь к концу вырисовываются торжественные переборы арфы. В «Вечном вопросе» замысловатая гармония и ритм то ли колыбельной, то ли тиканья часов придают нехитрой мелодии тонкую ироничность.

Время ностальгирующего останавливается, как стрелки антикварных часов. В прошлом оно не движется, ценность настоящего утрачена (возможно, навсегда), будущее страшит. «Псалом» Арво Пярта (1985) существует в версиях для разных исполнительских составов: суть не в инструментальных красках, а в тишине между повторами музыкальных фраз (композитор подразумевает здесь текст псалма 112(113): Хвалите, рабы Господни, хвалите имя Господне). Они словно остановка, перевод дыхания между стихами: время замедляется все больше, а паузы звучат все отчетливее.

Однако за парадным, хоть и изрядно поцарапанным фасадом ностальгии есть ещё и двор, где царит неофициальная атмосфера иронии и остранения. В Концерте Дмитрия Шостаковича (1933) эрудита пленит фейерверк цитат - сонаты Бетховена и Гайдна, отзвуки музыки с танцплощадки, одесские куплеты и автоцитаты. Концерт пропитан головокружительным восторгом от собственного остроумия и технических умений: это игра сразу и в неоклассика, и в тапера, и в неистового виртуоза, у которого здесь есть ехидный двойник — солирующая труба. Романтическая бравура и музыкальный капустник из склеенных как кинопленка цитат отражают свое время, и это время ушло. Музыкальное просторечие уже давно не звучит как эстетическая дерзость - оно звучит как утерянный рай.

Чтобы заразиться вирусом ностальгии, не обязательно быть изгнанником из мест, которые любил. Каждый - изгнанник из времени, в котором был счастлив. Музыка переносит из виртуального мира ностальгии в реальность меланхолии, где еще нет смысла, но есть пустое место для него.

Программа:
Т. Такемицу «Ностальгия» для скрипки и струнного оркестра
П. Васкс - «Pianissimo» (версия для виолончели, голоса и струнного оркестра)
М. Равель - «2 еврейские мелодии» (Deux mélodies hébraiques) для голоса и струнного оркестра: 1. Kaddisch - Каддиш 2. L`enigme eternelle - Вечная загадка
Л. Ауэрбах - «Speak, Memory» для скрипки и фортепиано
А. Пярт - «Псалом» для струнного оркестра
Д. Шостакович - Концерт для фортепиано, трубы и струнного оркестра
С. Шаррино - «Melencolia» для виолончели и фортепиано

Исполнители:
Аяко Танабе - скрипка
Владимир Пинялов - труба
Наталья Соколовская - фортепиано
Дирижёр Ришат Даулятшин